— Не будь его завещания, не было бы и двух убийств, — сказал я не то вопросительно, не то утвердительно.
— Не было бы и нашего сегодняшнего разговора в поезде, не было бы и многих других вещей, Нет, старик, папаша Миллер не завещал своим детям убивать друг друга, он завещал им любить шахматы и совершенствоваться в этой игре! Самая что ни на есть благородная цель. Лично я испытываю к нему лишь уважение.
Мой друг вынул носовой платок и отер вспотевший лоб. Длинный разговор утомил его.
— Ну, теперь я знаю, пожалуй, все. Извини, что я так тебя замучил расспросами, но ведь ты знаешь: на завтрашней пресс-конференции в Главном управлении меня вот так же замучают вопросами корреспонденты, а раз ты отказываешься присутствовать…
— Конечно, отказываюсь! — взорвался Арт. — Никаких пресс-конференций, никакой прессы вообще, никаких телепередач Я не желаю, чтобы моя физиономия вообще где-либо мелькала, не желаю, чтобы на улицах, в магазинах, в кино на меня показывали пальцем, тем более, что намерен ходить не один, а с одним человеком. — Студентка опять покраснела. — Помни, Павел, о чем мы договорились: обо мне ни слова!
— Арт, а что ты сделаешь с кучей денег, которые тебе будут выплачены в качестве премии?
— А вот, когда получу, тогда и подумаю.
— Да ты не сомневайся, старик! Считай, они у тебя уже в кармане! Ведь только благодаря тебе государство получит несколько миллионов. Но главное — ты нашел преступника, совершившего два убийства при отягчающих вину обстоятельствах, так что тебе полагается не только моральное вознаграждение.
— Мне оплатили все затраты, и достаточно. Я, считай, почти бесплатно провел отпуск, изучил шведский язык и познакомился с чудесной девушкой — чего же мне еще желать? Но если все же ваш министр сочтет нужным… Что ж, часть награды я бы передал в фонд восстановления Королевского замка в Варшаве, часть на повышение стипендии для одной знакомой студентки, небогатой, правда, в материальном отношении, но щедро одаренной природой, а на остальные… На остальные… Продал бы свой драндулет и купил новую машину. Не думай, я патриот, купил бы польский «фиат-125п».
— Тебе так необходима хорошая машина?
— Знаешь, сколько ехать из моих Секерок на Беляны? Через всю Варшаву, и хотя едешь по новой Вислостраде…
— Да зачем же тебе все время ездить на Беляны?
— Ой, Павлик, солнце явно тебе во вред! Ну, сам подумай! Мне же обязательно нужно научиться плавать!
Только теперь я сообразил, что на Белянах находится институт физкультуры Девушка молчала, как будто она тут ни при чем, и смотрела в окно.
— Есть что-то захотелось, — помолчав, добавил он. — Пошли в ресторан, я угощаю! В конце концов, говорят, скоро я стану богатеньким!
Он поднялся с места, встала и девушка.
— Не сомневайся, станешь! — с радостью вскочил я, но, взглянув на несессер, огорченно плюхнулся на мягкое сиденье. Холера, придется мне поголодать. Идите одни. Приятного аппетита!
— Спасибо, мы выпьем за твое здоровье, полковник!
Ежи Эдигей. Отель «Минерва-Палас»
Стрелки гигантских часов на крыше универмага «Нордиско» показывали без пяти одиннадцать. Жители Стокгольма считали эти часы самыми большими в мире и очень гордились ими.
По Свеавеген, центральной улице столицы Швеции, двигались бесконечные колонны машин. Очень нелегко было вырваться из непрерывного потока и свернуть в узкий проезд между двумя высокими зданиями, в которых размещались универмаги самых известных фирм.
Гиганты из стали, алюминия и никеля, сверкающие огромными хрустальными витринами, горделиво взирали на всю эту суету. И очень будет удивлен один из множества прохожих, если, свернув с шумной Свеавеген, внезапно окажется на задворках кичливых гигантов.
После шума и оживления центральной столичной артерии с ее помпезной и вычурной архитектурой, его поразит тишина маленькой площади, поросшей зеленой травкой, и прикрывающее с этой стороны многоэтажные универмаги приземистое здание всего в три этажа, начисто лишенное каких-либо архитектурных украшений. Унылый прямоугольник очертаний, толстые бетонные стены, маленькие окна. Но самым удивительным было другое — здание окружала железная ограда, для Швеции явление чрезвычайно редкое. К тому же ограждение украшалось сверху железными же остриями, слегка выгнутыми наружу. К сомнительным украшениям относились и стальные решетки на окнах, затянутых вдобавок еще и густой сеткой.
В железном ограждении имелась одна-единственная калитка без наружной ручки. Короткая дорожка из бетонных плиток соединяла калитку со входом в здание — несколько ступенек, глубокая ниша и низенькая, но даже на вид чрезвычайно прочная дверь. Два вертикальных узких окошка по обе стороны от нее очень напоминали бойницы.
«Не иначе — тюрьма», — подумает случайный прохожий. Вот так бывает. В двух шагах — бурлящая жизнью, ошеломляющая своими витринами шумная Свеавеген, а тут — тишина, крепкие запоры, осужденные за преступления люди.
Подумать так мог только иностранец, ибо тюрьмы в Швеции по внешнему виду никак не напоминают то, что представляется нашему воображению. Шведские тюрьмы примешь скорее за комфортабельные пансионаты, чем за исправительные заведения. В них не бывает решеток, зато очень много вокруг цветов. Да и не станут строить тюрьму в самом центре города, где цена за квадратный метр площади составляет не одну тысячу крон.
Если любознательный прохожий подойдет поближе к упомянутой калитке без ручки, он заметит небольшую медную вывеску с выгравированным на ней названием таинственного учреждения: Svenska Atom (Шведский атом).
Сегодня, 14 июня, без пяти одиннадцать, калитка была распахнута. Открыта была и входная дверь. У калитки стояли два высоких молодых шведа атлетического сложения, у входа — уже немолодой седоволосый мужчина в элегантном темном костюме. Вход в здание украшали два флага: белый с голубым крестом и красно-белый.
К калитке с небольшими интервалами подъезжали большие черные машины, какие во всем мире используются в официальных случаях. Одну из машин украшал маленький красно-белый флажок.
Два молодых сотрудника «Шведского атома» встречали у калитки выходящих из автомашин гостей и дружеским жестом приглашали пройти в здание. У его входа седоволосый мужчина, как хозяин, приветливо здоровался с прибывшими, и у него для каждого находилось приветливое слово. Затем гостя окружали заботой две очаровательные секретарши, которые сопровождали их в большой зал на втором этаже.
Середину зала занимал длинный, широкий стол, покрытый зеленым сукном, по которому были разложены кожаные закрытые папки.
Гостям не предлагали сесть, а если бы кто-нибудь из них захотел сесть без приглашения, все равно не смог бы, ибо сесть было не на чем: кроме двух кресел у стола, в зале больше не было ни одного стула, ни кресла, ни дивана. Гости оставались стоять, образуя небольшие группки и негромко разговаривая.
Каждый из гостей получил приглашение, в котором указывалось время начала торжества: одиннадцать часов. Было без двух минут одиннадцать, когда хозяин вошел в зал вместе с последним гостем.
Итак, все в сборе, и собственно, можно было бы начинать. И тем не менее торжества не начинали — ведь оставалось еще двадцать секунд…
Седовласый мужчина (а он был председателем правления и генеральным директором «Шведского атома») еще раз взглянул на часы. Секундная стрелка приближалась к большой минутной, стоявшей ровно на двенадцати. Можно начинать.
Извинившись перед собеседниками, председатель занял место на небольшой трибуне, стоявшей у одной из стен зала.
— Мне выпала большая честь, — сказал он, — приветствовать наших дорогих гостей из Польской Народной Республики, и в первую очередь, его превосходительство уважаемого посла…
Тут председатель заскрежетал зубами, зашипел и присвистнул. В его понимании совокупность исторгнутых звуков изображала фамилию уважаемого польского гостя, которая с трудом протиснулась сквозь шведское горло.
Отерев белоснежным платком выступивший на лбу от натуги пот и секунду передохнув, председатель с видимым облегчением продолжал:
— Разрешите также приветствовать его превосходительство министра Королевства Швеция Гуннара Хеннингссона и господина президента Польского Комитета по вопросам атомной энергии.
Фамилии последнего председатель благоразумно не стал называть, решив, что вряд ли выдержит вторичное испытание, зато польского председателя Комитета окрестил президентом, ибо в шведском языке нет слова, соответствующего нашему «председателю».
— Сегодня мы собрались тут для того, — продолжал председатель «Шведского атома», — чтобы в этот высокоторжественный день подписать Соглашение между «Шведским атомом» и Польским Комитетом по вопросам атомной энергии. Слово имеет его превосходительство посол Польской Народной Республики.